Моё поколение «испорчено» антибуржуазным и антиамериканским воспитанием. Противостояние в эпоху «холодной войны» (70-80 годы, а нам чуть больше 20 лет) оставило свой коварный и неизгладимый след в памяти. Но здоровое любопытство и интерес к Западу, как у всякого нормального человека, способствуют трезвому, идеологически независимому, объективному взгляду и оценке «удобств цивилизации».
И безусловно, самое сильное впечатление связано с архитектурой этого города, а ещё раньше с географическим и градостроительным ландшафтом, который качественно отличается от нашего, отечественного. Вглядываясь с высоты в геометрически правильные линии и формы, в эту запланированную, спроектированную проработанность ландшафта, вспомнила художника Филонова и его высказывание о том, что картина должна быть «проработана» - ни сантиметра пустого пространства. Даже дилетанту, не специалисту, становится ясно, что под нами «проработанная», занятая кем-либо и ухоженная земля.
Архитектура — искусство пространственное. Эта азбучная истина раскрывается со всей очевидностью лишь в индивидуальном опыте восприятия и в динамике обзора. Впервые такое своё маленькое открытие я сделала неожиданно для себя, будучи ещё студенткой в своём городе, тогда ещё Свердловске из окна троллейбуса, который двигался со стороны железнодорожного вокзала по улице Свердлова — К. Либкнехта мимо известной всем горожанам усадьбы купца Расторгуева-Харитонова (Дом пионеров — Детский Дом творчества). В какой-то миг этот ансамбль мне представился чудным, волшебным видением: легкой, изящной, грациозной девушкой в античном наряде, взлетающей по ступеням вверх, подобно сказочной нимфе. Дистанция и обзор в движении помогли открыть и оценить эстетически совершенно воплощённый замысел архитектора.
Вернёмся к «Мировому городу». Таким остаётся Нью-Йорк сейчас в восприятии и в памяти. Именно в шпенглеровском смысле, но с поправкой на позитив. Как центр мира, цивилизованный и культурный. Небо над городами мира одинаково всюду, а значит и пространство, с которым работает архитектор. Но есть и существенные нюансы. Это климат, столько-то солнца в году, почва, океан. Солнца в Нью-Йорке много, это не Стокгольм или Питер. Светило почти всегда и всюду проникает. В Манхэттене Пространство неба занято небоскрёбами. Известное высказывание о том, что архитектура — это «умение вписывать линии в небо» наполняется здесь опытом индивидуального эйдетического содержания. Приходит понимание того, как человеческие тщета, безумство, восторг, авантюра, мастерство строителей и трудолюбие вдохновляли тех, кто задумал и создавал этот город. Город, где ночное звёздное небо наполнено морем огней окон небоскрёбов — нет неба, оно занято, есть «проработанное» космическое (ночью космос виден) полотно. Этот знаменитый кадр (вид на Манхэттен со стороны Нью Джерси по дороге из аэропорта в городе Newark) рукотворный шедевр коллективного творчества строителей, архитекторов, политиков, финансистов и просто жителей, эта художественная метакомпозиция 20 века — один из самых излюбленных сюжетов фотографов, не может не вызывать эстетического восторга. Школьное знание об архитектуре как искусстве пространственном обогащается личным переживанием и пониманием этой хрестоматийной истины. Выстраивается когнитивная цепочка: знание — переживание — понимание. В этом и состоит закономерность подлинного восприятия искусства как общения с автором: наслаждаясь поэзией А.С. Пушкина знать, что он «наше всё», проплакав рядом с его посмертной маской в комнате, где умирал поэт, во дворике дома-музея на Мойке почувствовать себя предателем, пережить и возненавидеть власть, людей и время, убившие его, а позже, прочитав Вересаева «Пушкин в жизни», вновь понять и осознать, почему он наше ВСЁ.
После поездки в Нью-Йорк (да простят меня профессионалы - архитекторы) приходит понимание того, что лишь 19-й и 20-й век действительно на практике реализовали и выразили вполне присущую архитектуре её метафизическую принадлежность, доведя до лаконичной точки, но вместе с тем и до абсурда — идею пространственности.